Самым смешным в ситуации было то, что Ковалёв не был музыко- или там театроненавистником. Более того, он был большим поклонником Высоцкого, с удовольствием слушал некоторые отечественные рок-группы и ретро, а бывая в Москве или в Питере, никогда не упускал возможности сходить на оперетту. Да и на балет ходил иногда, хотя и редко, под настроение. Вот безголосую попсу — да, не любил, но это уже, как говорится, вопросы личных пристрастий. В конце концов, он и оперу не любил, так что с того? Однако, объясняя дочери свою позицию, душой он не кривил, адмирал действительно относился к богеме любого уровня как к обслуживающему персоналу, и его мнение логики лишено не было. Другое дело, что до дочери эту мысль он пока что донести не сумел — дети, вне зависимости от возраста, мыслят чуточку другими категориями, и оставалось надеяться на классическое «вырастет — поумнеет».
Словом, после длительной перепалки конфликт разрешился так, как и положено решаться конфликту отцов и детей. То есть обе стороны остались при своем мнении, но одна из них пригрозила взять ремень, а вторая разрыдалась и убежала в свою комнату.
Ковалёв философски пожал плечами и отправился в кабинет, ему надо было поработать. Если бы он знал, чем кончится вечер и чем это для него обернётся, он, конечно, сделал бы всё иначе, но, увы, даром предвидения адмирал не обладал, хреновой он был Кассандрой.
Впрочем, в тот вечер ему действительно было не до мелких, как он считал, разногласий с дочерью, дел навалилось, что называется, по самое не балуйся. Во-первых, вышел на связь Шурманов. Доложил обстановку, которая, впрочем, мало изменилась, — имперский флот, наложив мягкую, но тяжёлую лапу на довольно обширные территории, выполнял в отсутствие главнокомандующего типично полицейские функции — наводил порядок и призывал сепаратистов к спокойствию путём длительной ссылки на урановые рудники активистов и пожизненной ссылки туда же невменяемых. Опять появлялись адеры, но пара их лёгких кораблей была почти сразу перехвачена имперскими крейсерами и расстреляна — пленные и трофеи Ковалёву сейчас были не нужны, имперцы и так получили кучу информации от пленных, захваченных в предыдущем рейде, и до сих пор не могли её полноценно переварить. Ещё Шурманов жаловался на Шерра — эта парочка и так друг друга не слишком любила, а после того, как Ковалёв, взяв доктора за грудки, популярно объяснил ему своё мнение о перспективах дальнейшего использования пси-блокировки, и вовсе цапалась каждый день. Шерр тогда вынужден был под давлением превосходящих сил противника (в лице Ковалёва) и угрозой расправы (адмирал сунул ему под нос кулак впечатляющих размеров) заняться срочным изменением параметров блокировки. В результате общий эффект, конечно, был положительным, но пиетета перед Шерром земляне стали испытывать намного меньше, что доктору не совсем нравилось. Вот и сейчас Шурманов пожаловался на то, что Шерр лезет куда не просят и даёт кучу никому не нужных и совершенно дурацких ЦУ. Словом, всё как всегда.
Примерно через час на связь вышел Шерр. Доложил о том же самом и пожаловался на Шурманова, что тот оспаривает приказы вышестоящего начальства (его, Шерра, то есть) и хамит периодически. Опять же, как всегда, Ковалёву эта каждодневная грызня уже начинала надоедать, но, с другой стороны, в таком положении вещей была и своя выгода, поэтому всё пока оставалось как есть. Да и вызывало у него это скорее улыбку, чем злость — поневоле вспоминал, как сам собачился с Сотниковым. Всё еще собачился, кстати…
Потом пришёл вызов с базы — ремонт «Громовой звезды» затягивался минимум на неделю. В чашечном отражателе одного из маневровых двигателей обнаружилась солидная трещина. Что послужило причиной, неясно: то ли сотрясения во время стрельбы и манёвров, то ли плохое качество материала, но факт оставался фактом — отражатель надо было менять, а для этого необходимо было разобрать практически весь двигатель. А потом, соответственно, собрать его обратно и полностью оттестировать, что тоже занимает определённое время. Ковалёву оставалось лишь выругаться сквозь зубы — никто ведь в принципе не виноват в случившемся. Более того, если бы не расторопность механиков, то двигатель мог бы и взорваться при манёвре, да и обычный отказ техники во время, скажем, боя тоже не фунт изюму. Так что оставалось только отписать главному механику письмо с требованием форсировать работы — и на этом всё, больше тут ничего придумать не получалось. Правда, можно было и самому слетать на базу и дать всем трендюлей за нерасторопность, да что толку-то, всё равно быстрее дело не пойдёт, механики и так в три смены пашут.
Потом Ковалёв разгребался с земными делами — тут всё было куда более запутано. Бизнес, однако, а Ковалёв совершенно не был к нему приспособлен. Впрочем, зря он, что ли, платил целой команде профессионалов? Большая часть вопросов была уже практически решена, и бумаги требовали только его, Ковалёва, подписей. Вот он и ставил их, ругаясь сквозь зубы — писать он не любил, очень уж почерк имел плохой, поэтому предпочитал клавиатуру компьютера. В результате Ковалёв совсем отвык от писанины, и почти сразу у него заболел палец, намятый авторучкой. Впрочем, были и дела, требующие его личного решения, так что просидел Ковалёв почти до двух часов ночи, после чего плюнул на всё и со словами «я вам что, не человек?» завалился спать.
Утром его ждал небольшой сюрприз — к завтраку дочь не вышла. Впрочем, сюрприз действительно был из разряда мелких, потому как поспать она любила не хуже отца. Ковалёв с матерью не так давно даже посмеялись над этим, но будить ребёнка не стали. Не стал Ковалёв будить её и сейчас, тем более что мать Ковалёва вчера улетела на Дальний Восток, Долину гейзеров посмотреть. Давно хотела, вот и собралась наконец. В общем, правильно — если есть возможность, надо ею пользоваться.